Жизнь и питание в оккупации и после неё (Из воспоминаний Лесняк Владимира Ивановича)

1. Довоенное детство
2. Начало войны
3. Сиротство
4. Оккупация
5. Эвакуация
6. Ранение и инвалидность
7. Освобождение
8. Жизнь и питание в оккупации и после неё
9. Под обстрелом «Катюши»
10. Победа
11. Послевоенная жизнь
12. Голод 1947 года

Копали огороды, сажали картошку, овощи, хлеб сеяли под пулями, снарядами и бомбами, передовая находилась в километре от дедушкиного дома. Это сажалось из довоенных запасов семян.

Немцы питались из своих кухонь и сухого пайка, но картошку требовали ежедневно.

Фронт переходил через наше село несколько раз, но ни немцы, ни наши магазинов не открывали и население ничем не снабжали из питания.

Помню, по улице ходил конь на трёх ногах, четвёртая оторвана осколком. Дедушка попросил командира добить лошадь, дедушка завёл во двор, а командир дострелил. Заднюю часть взяли себе, а остальное разобрали соседи. Какая вкуснятина была, ведь два с половиной года мяса не видели, не то, что не ели, и никаких продуктов не было. Отвар сахарной свёклы за чай с сахаром был.

Вспоминается такой случай, стояли у деда две машинистки всю ночь с одним мужчиной что-то печатают, а утром уходят отдыхать. Вместо них приходят двое или трое мужчин и так каждый день.

Был какой-то праздник, уже не помню, эти трое, попросив тарелки, закрылись в комнате и праздновали, у них было всё, как говорят, только птичьего молока не было.

Один из них вышел в туалет, а выходя, поставил тарелку с головками и хвостами селедки. Дедушка как увидел, слюнки потекли, взял и стал после их есть кости и головы от селедок и тут возвращается тот из туалета, увидел и прошёл, а вскорости позвал: «Отец, зайди к нам». Я уселся возле двери, чтобы слышать, что там происходит. После такой голодухи дедушке дали выпить, он окосел, стал говорить с ними о том, что на душе наболело без боязни, хотя могли арестовать. Деда поначалу стали позорить, что он объедки после них ест, но он в долгу не остался: «Мы из рук в руки сколько раз переходили. Но то враги, а вы свои, сами едите, а население голодное». И начал свою жизнь рассказывать, ему было около 70 лет, был без правой ноги и двое сирот воспитывал без родителей. И тут один окосевший врезал кулаком по столу, да как заорёт, что у него семья эвакуировалась поездом и их разбомбили немцы и он не знает остался ли кто жив, а ты тут пропаганду распространяешь, - и за револьвер. – «Я тебя застрелю». Но тут другие его схватили и отобрали оружие. А потом успокоившись, начали другую пропаганду, что вот разобьём немца и будет жизнь, вроде малины. В деревне будет свой кинотеатр, своя пекарня, своя баня , своя столовая и другие бытовые учреждения, все будут грамотные и работать будут всего 2-3 часа в день, остальное время будут уделять творчеству, досугу и отдыху. А дедушка спрашивает: «Колхоз будет? Скот там всякий, коровы, свиньи будут? Будут. А на кой чёрт мне та грамота нужна, чтобы считать сколько штук свёклы бросить свиньям? И столовая, говорит, будет, но она будет трёхэтажна». «Может быть и трёхэтажная». «Так я, грамотный, говорит дед, сяду в этой столовой на первом этаже и мне дадут блюдо из свёклы, так как я кормлю свиней; на втором этаже будут бригадиры, учителя, начальство ниже по чину, им соответственно, и еда; на третьем этаже будете вы и у вас будет опять всё, кроме птичьего молока». Тут началась полемика между ними, одни против, другие «за». Наконец, согласились – хотя «отец» не грамотный, а говорит правильно: уравниловки и при коммунизме не будет. Зато потом мне дали бумагу и я ходил в их комсоставскую столовую получать обеды, - два для машинисток, а третий для меня. Этот «мой» паёк делили на четырёх: дедушке, бабушке, мне и брату.

Трофим Назарович Чупак

Был на нашей улице Трофим НазаровичЧупак., заядлый рыбак, имел чёлн, постоянное прикормленное место, по профессии лудильщик. За Донцом в полутора километрах находился лагерь военный с полигоном. Вот он туда устроился лудильщиком котлов (для варки пищи, полевые кухни), частенько приглашал командиров к себе в гости. Жена его, Дуся домохозяйка, имели сад и огород, красивый, рубленный дом под железом и у них была красивая дочь Оля лет 18. Во время оккупации Оля полюбила немца, а немец её, дал ей фото своё и адрес, но она сама не поехала, боялась может, дальней дороги, а поехала с матерью в Германию. Когда наши вошли в Германию, то не знаю, дождалась ли Оля своего немца или нет, а вот наш лейтенант Павлик (по национальности татарин), влюбился в Олю. Загрузил машину немецким добром и Олю с мамой отправил домой в Богородичное, а вскоре и сам явился к Оле.

Этот Трофим почему-то не был в армии. Когда всех эвакуировали, он был за Донцом, возвращается домой, дом разбит. Он живёт в окопе на своём огороде, рядом роет траншею, сверху ставит 200-литровую железную бочку из-под горючего, заправляет всякими отходами пищевыми с добавлением дрожжей, змеевик и охладитель (ящик из-под снарядов) и стал гнать самогон и продавать по 200 рублей бутылка, ведь Победа, водки нет, торг шёл хорошо.

Семья машину добра привезла из Германии, а муж мешок денег заработал на самогоне.

Про таких у нас говорили, - кому война, слёзы и горе, а кому «мать родна».