Голод 1947 года (Из воспоминаний Лесняк Владимира Ивановича)

1947 рр. | Слов'янськ, Донецька область

После урожайного 1946 года наступила засуха. Колхозные поля заминированы, у колхозников свои усадьбы не уродили.

Дедушка получал пенсию за моего отца 210 рублей (после реформы в 1947 г. 21 руб.), но этой пенсии не хватало ни на что, - булка хлеба на рынке стоили 200-250 рублей, его продавали те, кто работал на вредных работах и получал на карточки.

Наступила весна голодного года, люди в селе стали пухнуть и умирать как мухи. До 1947 года мне, как сироте, давали с колхоза ежемесячную помощь : мука, сахар или джем, повидло. А в 1947 г. И этого не стало, нечего было давать. Открыли колхозную столовую для инвалидов войны и сирот. Прикрепили и меня к ней. Давали тарелку мутной воды, со спичечный коробок хлеба, один раз в день, что получал, то делилось на 5 человек: дедушка, бабушка, тётка Маруся, двоюродный брат Коля и я. Как-то у проезжих с лошадьми дед выменял или купил овса.Ну мы блаженствовали: и суп и лепёшки были. Потом не стало ничего, что можно поменять на зерно или др. еду. Дедушка, бабушка и тётка стали пухнуть от голода, мы с братом ещё нет.

Местность возле р. Донец гористая и всё почти из мела, мы с братом пойдём на выгон или меловую гору и между кусочками мелкого мела, в сухую погоду собирали сухие лоскутки с трёхкопеечную монету зелёного цвета, а когда размочишь, они расправляются увеличиваются и безвкусные. Что это было, как называется, и сейчас понятия не имею, но мы ели, варили и пекли. Ели уже одни жёлуди. Собирали жёлуди, семена дуба, корм для свиней, из него делали, поджаривали и перемалывали кофе; отваривали, воду сливали, так как она горькая, толкли в кастрюле эти желуди, а затем пекли в виде оладий, прямо на плите. Мы с братом и это экономили и собирали в дорогу. Нашли письмо с Кавказа от дедушкиного брата с обратным адресом, переписали его себе и втайне решили ехать к нему, думали, там урожай, и мы переживем голод.

Однажды дедушка попросил нас нарубить дров, мы в этот раз постарались, нарубили много, хватит на неделю. Собрали всё в дорогу припасённое лепёшки, цепочку от часов, зажигалку, адрес, перелезли через забор, за сараем и пошли за 7 км в Святогорск на железнодорожную станцию. На полпути нам встретилась бывшая соседка, которая нашим рассказала, где видела нас и куда пошли. В то время многие бросали село и уезжали семьями на Кубань, там не так голодали.

Вечером сели на сцепления вагонов и тарелки буферов и поехали на направление Ростов-на-Дону, Таганрог, Армавир. Это было то ли в конце февраля, то ли в начале марта, так как кое-где ещё лежал снег. Поехали, ночи холодные, одежонка хреновая, в желудке пусто, всю ночь ехали не спавши, боясь сорваться под вагон, утром оказались в Ростове. Потом к обеду прибыли в Таганрог. Станция то ли узловая, то ли тупиковая, так как была пересадка. Мы вошли в здание вокзала и увидели односельчан среди пассажиров. Они сидели и ели, нас, хотя мы и поздоровались, они вроде не заметили, хотя были дальними родственниками по линии бабушки. У нас слюнки потекли при виде еды, настоящего хлеба, и на сердце заскребло, что и малой толикой не поделились и вроде, не признали нас. Мы, отогревшись вышли с вокзала в город, посмотрели Таганрогский залив и Азовское море. Это нас мало интересовало, нам надо было двигаться дальше, у нас была цель и была задача выжить. В то время вокзалы и перроны закрывали на замок, и если надо было кого-то встретить, то надо было купить перронный билет. У нас не было ни билета, ни купить не за что. Нам надо попасть в поезд, а кругом милиция. Спасли ворота. Мы выждали момент, когда ворота открыли и выпускали состав в город, - милиционер с одной стороны, а мы с другой между воротами и составом проскочили на вокзал. У машиниста спросили куда идёт поезд, говорит в Армавир, нам того и надо. Прячемся до момента отправления поезда, а когда он отправляется, усиленный наряд милиции, вот тут надо изловчиться и на ходу сесть, т.е. подцепиться на ступеньки и перебраться на сцепление меж вагонов.

Приехали в Армавир, ст.узловая, куда идёт дальше поезд неизвестно, дело было вечером, надо спрятаться до утра и выяснить как быть дальше. Тут надо некоторые моменты объяснить. Со ст. Святогорская мы по-видимому ехали через Ворошиловградскую обл. и в Ростове были дважды, потом ехали пригородными с пересадками через Батайск, ст.Ростовская, Тихорецк, Кавказская. Курганная. На этих станциях мы сходили продали зажигалки, цепочку, покупали макуху (жмых) подсолнечника и соевую, попрошайничали. Ночевали где придётся и на вокзалах и не помню, на какой уж станции было пришли в станционный совет, к председателю (у нас были документы, материнки и справка с места жительства) с просьбой переночевать, но он был в клубе насобрании, а потом концерт. Мы его нашли, он привёл нас в с/совет и сказал сторожу, что разрешает нам ночевать на стульях.

Из Армавира мы уехали товарняком в сторону Туапсе через ст. Белореченскую. Шёл дождь и нам некуда деваться от него, пришлось бежать по составу к вагону, где были трубы метрового диаметра, мы в них залезли, сосали макуху, и не было дождя, зато был чертячий сквозняк, где мы капитально простудились.

По пути, ночью, состав разъединился, потом подсоединили и мы приехали на ст. Гойтх в 35 км не доезжая Туапсе и Черного моря. Приехали, стали где-то в тупике, не доезжая до станции, сошли. Видим, горит костёр, время было предрассветное, но ещё темно; возле костра мужики, спросили, где мы. Нас спросили, откуда и почему приехали сюда. Мы ответили, нас угостили печёной картошкой. Не помню, сколько дней или суток мы ехали, неделю или больше, это была первая горячая еда. Мы спросили, работает ли на станции дед и где живёт. Нам рассказали, где управление станции и его адрес, а так же как найти деда.

Часам к девяти двинулись в сторону станции, нашли её управление, но дед Андрей был на пенсии и не работал. Пошли искать его дом, да не в ту сторону. Железная дорога проходила по ущелью влево горы и вправо горы, также расположен посёлок. Мы пошли в левую сторону, а надо было вправо. Идём, у одних спросили, не знают, у других тоже, то нет дома никого. В один двор я зашёл, дом как бы в серёдке огорода, а брат остался на улице, вхожу по высоким деревянным ступенькам слева открытая веранда, справа дверь в коридор. Стучу, никого, открываю - она открывается, налево сразу вторая дверь в комнату, стучу никого, поворачиваюсь, а возле меня здоровенный пёс на цепи и никакого движения не разрешает, сразу рычит. Я кричу Николаю: «Бери длинную ветку, - забор был из деревянных веток, - и иди на пса, размахивая веткой» Он так и сделал, пёс бросился на него, а я вырвался из плена. Возвратились и пошли вправо, и наконец, нашли на самой окраине.

Встретили нас не очень, чтобы радостно, деда не было дома, а бабушка расспросив, и накормив, готовила воду для купания, так как мы сколько ехали, не умывались ни разу и были, наверно, похожи на чертей от копоти паровозов, к тому же проезжали тоннели и на крыше. К вечеру пришёл дедушка и так же все расспросил, они же нас не видели, мы их не предупредили письмом, как снег на голову. Они оба на пенсии и почти тоже голодали. Питались они большей частью каштанами, вареными, толчеными, они напоминали вареную толченую фасоль, но слаще, да картошка. Эти каштаны съедобные, т.е. культурные, а у нас на Украине сажают на улицах не съедобные, называются конский каштан.

На второй день, дед нас проверил, не жулики ли мы, отправил в деревню Шаумян на почту получить выигрыш по облигации. Мы сходили и деньги принести, экзамен выдержали.

Младший брат устроился коз пасти, платили деньги за каждую и ка кормёжка с каждого двора. А мне всё-таки уже 16 было, но через раненную руку на железную дорогу в мастерские дедушке не смог пристроить. С выгодой конечно, если устроюсь, то дадут хлебную карточку и продуктовую. А кто я по профессии, а никто, ну тогда учеником. И учеником с такой рукой никуда не берут; брали в ФЗО, ЖУ, РУ, но подготовленных теоретически. Вот так я впервыестолкнулся с реальной жизнью. Оказывается, я нигде и никому не нужен с такой рукой (правая рука перебита осколком посредине; пальцы руки, кроме большого и немного указательного, не работают, в свёрнутом состоянии). Без специальности, а в сторожа возраст не позволяет, к тому же без паспорта.

И всё-таки это был март, почки на деревьях, и снег, и дождь, и «крупа», мороз и солнце, холод и тепло. Я стал пасти дедушкиных коз в лесу. Меня удивило, что гонять хворостиной их не надо, зовёшь пошли-пошли и они бегут следом. Лес большой, стоят крупные чинары (очень вкусные орехи), съедобные каштаны, орех лесной (фундук). В лесу поля с картошкой, её обнаружил брат, её не увозят с поля, в подвале не держат зимой, а ссыпают горкой, укрывают ботвой и присыпают землёй, вот и всё хранение, так как зима тёплая. Николай принёс два раза этой картошки, но дед его отругал, чтобы ворованного не приносил, хотя и голодовали. Нашли сад в лесу, а под листьями осыпавшиеся прошлогодние яблоки и груши, чуть примороженные, но очень вкусные. В 1939 или 1940 году мой отец ездил в гости по весне к деду Андрею и помню, привёз целый большой чемодан яблок и груш, что нас в то время очень удивило, как это весной и свежие яблоки. Оказывается, эти сады бывших богатых черкесов, а теперь заброшенных.

Как говорится, делать нечего и нахлебником сидеть негоже, я оставляю брата и дедушку с бабушкой, как приехал, так и уехал, не предупредив никого. Еды с собой никакой, до Армавира не доезжая, грузовым поездом, сошёл добывать еду по дворам. Доходилсядо поздна, до вокзала далеко и опасно, милиция могла забрать. Я приглядел крыльцо крытое, с боков зашитое с метр в высоту, пол деревянный, «санаторий» и только. Погулял до сумерек, пришёл и улёгся спать, вечер был тёплый, а ночью вертелся как волчок с бока на бок. Сильно кашлял, зарабатывал не деньги, нет, а уже в том возрасте радикулит, простуду и воспаление лёгких, бронхит уже был заработан. Ближе к рассвету я уже не мог лежать, встал, и не попадая зуб на зуб, стал прыгать с ноги на ногу. Пока не вышел хозяин открыть ставни на окнах, а заодно посмотреть, кто им спать не давал. Увидев меня и узнав, что я здесь провёл всю ночь, попросил зайти в дом, пожурив, что я не не попросился ночевать. Я, конечно, подумал, что это ты говоришь сейчас, утром, а вечером сказал «бродяг не пускаем». Завёл в дом, приказал жене обогреть, накормить, у них была дочь, но постарше меня. Посадили меня на лежанку, топившейся плиты, предварительно раздели, дали чашку с парным молоком и кусок лепешки. Стали расспрашивать, я рассказал всё по порядку, они сокрушались. Оказалось, что это был дом лесника, может и сам начальник, так как жил по тем временам зажиточно, имел хороший добротный дом, хороший двор с пристройками, корова, лошадь и волы, наверно и свиньи были, пёс на цепи. Сели завтракать, меня пригласили, а накормив стали уговаривать остаться и устроиться пастухом в лесничество, а потом выучишься и останешься работать. Но я избрал цель вернуться домой, и зря не остался, ведь люди от души предлагали дело. Проводив со двора, снабдили хлебом, так я расстался с хорошими людьми, но в то время, не оценив их предложения. Сел на поезд, в Армавире пересадка. Смотрю, отправляется пассажирский поезд, людей битком, даже на ступеньках мест нет, успеваю подцепиться на ступеньку. По разговорам слышу, что еду не туда – в г. Грозный, доехал до первой станции ст. Невинка, прошёлся по улицам за «подкреплением» и вернулся на станцию. Станция очень маленькая, народу битком и все едут до Харькова. Вышел на перрон, смотрю, рядом с дверью, откуда я вышел ещё дверь, захожу туда, небольшой коридор, печь топится, дверь направо и налево, оттуда выходят и заходят люди, как я понял, это железнодорожная связь. Спросил, как уехать на Донбасс, мне сказали что, что кроме ночного никаких поездов не будет. Я устроился тут же в коридоре на полу возле печки, кто-то раза два на меня ворчал, но не злобно, на что я не реагировал. Около трёх часов объявили о прибытии поезда Грозный-Харьков. Поезд не хуже немецкого, товарный, только у немцев были пульмана открытого типа, а здесь вагоны под сухогруз, крытые. Залез я в вагон, пробрался в самый дальний угол, на полу солома, людей полно, но можно согнувшись спать, только в соломе блох полно, но я выбился со сна и не обращал внимания. В кармане завалялся сухарь, больше нажимал на сон, а поезд прямой, довезет.

Не знаю, какие станции проезжал, вагон закрыт, холодно, а люди ехали с грудными детьми. Билетов на этот поезд никто не брал, так как он специально подан для пролетариата. Сколько времени я ехал, не вылезая из вагона, не евши, не пивши, только прислушивался какая станция по разговору людей. Вышел на станции г. Славянска, стал на перрон, а у меня всё вокруг кругом от голода. Автобусов тогда еще не было ни по городу, ни междугородних. Перешагал я через весь город, пришёл на конец улицы Шевченко, здесь был КП (контрольный пункт) типа ГАИ. Они останавливали любую грузовую машину, проверяли путевой лист, потом объявляли: кто до какого пункта садись, попутные деревни тоже. Сел я в такой «экспресс», добрался до села, кстати, плату за проезд не брали, были изредка «лихачи», которые отъехав, от КП останавливался и требовал плату.

Дома было всё по-старому, голодали, были пухлые, но все живы. Отмыли меня. Обстирали, дедушка разрешил одеть, бережно хранившуюся форму отца, белую форменную рубаху, зелёный китель с большими накладными карманами и «галифе» тёмно-синее. Приехал я примерно в середине апреля, так как огороды были посажены и уже начинали проклёвываться картошка и другие культуры, лук стоял выше четверти, начинали цвести сады, но не до красоты природной было. Огород засадили, голодали, асеменное сохранили.

Через неделю дедушка говорит мне: «ты уже почти взрослый и видишь в каком мы положении, помощи неоткуда ждать, иди на все четыре стороны и спасай свою молодую жизнь, а мы уже свою жизнь отжили и выживем хорошо, а не выживем туда и дорога». Но предварительно наставил на путь праведный, говорит, езжай в Славянск в райисполком, там есть председатель Григорий, он из бедной семьи, многодетной и из нашего села, вот обратись к нему и всё расскажи, о нас и о себе.

Раз ехать, значит ехать. Денег нет. Еды нет, и что впереди, где я окажусь, а до урожая мне к родным не возвращаться. Выбираю самого богатого и вредного мужика и ночью залезаю к нему в огород, нарыв руками больше ведра проросшей картошки, грядку лука убрал и перетащил всё добро в конец дедушкиного огорода в терновник, где схоронена моя мама.

Проснувшись утром, часов в девять я попросил у бабушки сумку из-под противогаза, и сказал, чтобы бабушка шла за мной. Привёл её в терновник, наложил в сумку картошки, остальную отдал бабушке, после разложил кучки лук, себе положил десять кучек, остальной отдал бабушке, она заплакала, но ничего не сказала. Пришёл в дом попрощался и через терновник, забрав своё богатство, ушёл через выгон на трассу Харьков-Ростов. Долго не ждал, идёт самосвал, подымаюруку, останавливается, спрашивает: «Куда? В Славянск – садись». Влезаю, и сердце моё замирает – полный кузов хорошей курской картошки, что делать? А у меня ведь плохая и на рынке не купят. Деньги нужны, сырую картошку есть не будешь. Сажусь так, чтобы спиной закрыть заднее окно кабины, чтоб водитель не видел, что я буду делать. Перед собой вырыл ямку и высыпал туда свою проросшую, а себе набрал хорошей, кроме того был в кальсонах внизу завязал покрепче и туда набросал по нескольку картофелин за пазуху тоже, когда такое богатство еще привалит. Приехали в город, поблагодарил шофера, пошёл на рынок, где не успел разложить по 10 картошек в кучку, как набежали люди и расхватали по 10 рублей за кучку и лук продал. Но чуть картошки и лука оставил, как бы плату на ночлег, Ивану Ивановичу Тясячникову. Его я знал, часто до этого, мы, бабушка, тётка и я приходили к ним на ночлег, если надо рано на рынок, часа в 3 дня уходили из дома, 25 км пеша, ночуем у него, а утром на рынок и потом, примерно в 12 или час дня опять, 25 км домой, пеша. Но то было с бабушкой и тётей, а теперь я один, да и время не то. Семья у него большая пять или шесть детей, да родители. Вот я и решил к нему идти на ночлег.

Прихожу к дому, стучусь, вышел сам, прошусь переночевать. Говорит, что не может пустить, может подумал, что с меня можно взять, ведь все живут голодаючи, и второе, может я смог обокрасть, время трудное. не знаю, что у него было в голове. Вижу, что мне придётся ночевать под забором или в милиции, я прошусь не отказывать, и если нельзя в квартире или вы побаиваетесь. То закройтесь в квартире, а меня пустите на веранду (она застеклённая и запиралась парадной дверью).

Но я не сказал, что продавши товар, купил одну рыбку четверти полторы копчёную, другую вяленую, кусок хлеба грамм на 200, это на случай, что завтра, куда судьба забросит, и картошку сырую есть не будешь. Всё это продавалось на рынке, а не в магазине.

Тысячников, смягчившись пустил меня в квартиру, я выкладываю картошку и лук, но лук немного оставляю до рыбы с хлебом. Жена его сварила картошку, закипятила ведёрный самовар чая, картошку съели с солью, а к чаю выдал он по кусочку сахара. Так мы поделились деликатесами, после чего меня расспросили обо всём, как дома родные, куда держу путь я. Дали мне фуфайку под бок, сказали ложись здесь, в зале, не на веранде. Утром поблагодарил и ушёл в райисполком.

В райисполкоме нашёл дверь с надписью председатель, стучусь, вхожу, здороваюсь. За длинным столом, обставленном стульями сидит лет 45-ти мужчина. Не помню, было у него рабочее время или нет, так как я пришёл рано и все кабинеты были заперты, но он меня принял. Я рассказал кто я, откуда, чего мне надо. А надо было вот что, я просился (в то время присылали повестки в сельсоветы на каждого, достигшего совершеннолетия и их направляли на стройки, на восстановление заводов, фабрик, шахт, а также, в ФЗО, РУ, ЖУ), чтоб меня определили в эти РУ, ЖУ, ФЗО, чтоб меня кормили. Одевали, обували и ремесла учили по моему состоянию здоровья. Он куда-то звонил, и ещё звонил и сказал, что набор закончен и нигде мест нет. Я говорю ему: «Хорошо. Тогда я сам определюсь. Сейчас выйду и на рынок, я голодный, буду у людей хватать, что лежит на прилавке, меня поймают, побьют и в милицию отправят, а там найдут статью и отправят туда, где будут кормить и поить, одевать, койку найдут. Но я пришёл к властям, чтобы этого не делать и под забором умирать не собираюсь, я не в капиталлистическом мире, а в СССР.»Он встал, говорит – «Иди со мной», - вышли из кабинета, прошли по коридорам, говорит: «Посиди здесь», - а сам зашёл в дверь с надписью «секретарь». Слышу, стучит пишущая машинка и разговор, через время выходит председатель и даёт мне бумагу, и говорит: «К двум часам подойди на Банковскую, будет идти «ветка» на вокзал, садись. На вокзале будет поезд «Искра» в сторону Барвенково, садись, проводнику скажи, что тебе надо сойти на ст. Петровка. Встанешь, пойдешь налево по ходу поезда, найдешь детский дом, предъявишь эту бумагу директору»,- что я и сделал.

Пришёл в детдом. Солнце уже село, возле дома длинная скамейка, у самой стены рядышком сидит весь персонал, дети гуляют во дворе и саду. Спросил, кто директор, - отозвался мужчина. Я подал ему бумагу, где указывалось, чтобы меня устроили в детдоме, но директор сказал, что возрастом я перерос для детдома (принимали до 12 или 14 лет, а мне 16), но он оставил, сказал «Будешь помогать завхозу». Крикнул через окно «Саша! Там есть чем накормить человека? – «Есть!« Впервые за год поел нормально, горячее вареное – первое, второе и третье, и главное, настоящее, не заменитель, как жёлуди и меловая травка.

Жизнь в детдоме шла нормально, на второй день с меня сняли отцовские доспехи, хотя они были чистые и почти новые, бросили в кучу перелили керосином и сожгли, мне выдали костюм из «чёртовой кожи», полусукно, рабочие ботинки.

Ребят ловила милиция, по вокзалам, рынкам и сдавали в детдом, вскоре они снова убегали, а я пришёл сам «сдался».

Завхоз был мужик воровитый, и меня приучал и стращал, чтобы я никому не рассказывал. Было пойдем в магазин получать сухофрукты и конфеты шоколадные. Он все выпишет, получит, а выходим во двор он берет конфеты, мне за пазуху высыпит, а потом говорит: «Побудь вон там, я это отнесу, потом подойду и разделим. Но он меня «надувал», делил себе больше, видя это, я тоже стал «надувать» его, пока он придёт, я немного съем и в карман положу. Так я с ним везде, овощи в колхозе получать, по хлеб в Бандышево ездили поездом, а назад с поезда сгрузим, и к нам ребята с детдома приходят помогать нести. Берут они по две буханки под руки, поднимут верхнюю корку, всю внутренность съедают и опять коркой накрывают. А потом сдают как целый и убегают.

Так и работал, то яму надо выкопать, то дров нарубить, занести на кухню. Так прожил до первого урожая, смотрю, в колхозе начали косить хлеб, значит, дома тоже косят, решил проситься домой. А директор мне отвечает: «Сдай костюм детдомовский». А я ему: «Возвратите моё, что сожгли» Так он морочил мне голову дня три. Как я понял, он оформил меня, как рабочего и получал карточки себе, ему было невыгодно меня отпускать.

Автор: Лесняк Владимир Иванович

09.05.2012 15:08

491