Сиротство (Из воспоминаний Лесняк Владимира Ивановича, ВОВ)

1941-1942 гг. | Славянск, Донецкая область

Кто-то из односельчан был у Донца и слышал, как из-за Донца кричали, чтобы уходили с горы (так у нас делилось село на гору и низ), будет артобстрел, дошло и до нас. Мама стала растаскивать барахло по знакомым, меня заставила всякую утварь домашнюю закапывать в окоп, потом прибежала, говорит, дадим поросёнку есть и уйдём. А когда завтракали, то услышали треск какой-то, а это оказалось, пуля прошла через стенку, через две стенки шифоньера, ударилась о потолок и упала на кровать, я подошёл, она ещё горячая была.

Мать покормила поросёнка вышла из сарая, стала возле дровникана возвышенности, услышала выстрел и крикнула мне: «Беги сюда» -это были её последние слова, которые я запомнил на всю жизнь. Я прибежал к сараю и упал на колени в угол к сложенным метровым дровам, и тут рвётся снаряд. Меня ранило в лоб; в плече и в руке в предплечье и сейчас осколки сидят, на левой руке, на среднем пальце перебило пучку, но это я потом узнал, а здесь вгорячах я схватился и перебежал в торец сарая снаружи, там было немного соломы. Стою на коленях (почему-то принял такую позу) со лба капает кровь и только при виде её я почувствовал боль и что что-то течёт по руке и плечу под рубашкой, я испугался. А снаряды кругом рвутся, я вскочил на ноги и подбежал к маме, она лежала на животе лицом в левый бок, я поднял её голову и увидел, что у неё пробит лоб, лицо затёкшее кровью, еще зачем-то качнул её, и испугавшись с криком побежал через огород и выгон к дедушке. На огороде где-то рядом упал снаряд, и меня бросило в сторону взрывной волной. Кругом дым и гарь, вскакиваю и опять бежать. В конце огорода и по выгону бежать воткрытую по ничем не защищенной местности и по горе, как на ладошке, снаряды один за другим кругом рвутся с полгоры идёт тропинка понад рвом. Сбежал на эту тропинку как падает где-то снаряд и взрывной волной меня бросает в этот ров. Я лечу кувырком и опять бегу. В колхозном сарае в проёме двери вижу мужчину, ну думаю хоть одна живая душа и направился к нему.

Прибегаю в сарай к мужчине, он меня расспросил, что случилось и чей есть. Мы стояли внутри длинного кирпичного сарая с перегородками и дверными проёма ми. За одной из перегородок мы спрятались, таким образом, были защищены с двух сторон толстой кирпичной стеной. Пока он меня расспрашивал, упал снаряд в двух метрах от нас с перелётом. Нас не тронули осколки, но зато чуть не задохнулись от едкого дыма. Мы выбежали из сарая и стали в его торец, снаряды лавиной один за другим рвутся вокруг. Не знаю, сколько мы там простояли, как падает снаряд прямо перед нами с перелётом, но не взрывается – осталась дыра в земле и дым из неё. Если бы он взорвался, нам был бы «каюк».

Обстрел длился более трёх часов, потом тишина. Мужчина бросает меня и бегом через колхозный двор на улицу и направо в первый угловой дом убежал. У меня такая обида, что он меня израненного бросил и не отвёл в дом, но я решаю сам бежать следом за ним. Двор, в грязь истоптанный колхозным скотом, замёрз и когда я побежал по этим кочкам, то каждый шаг отдавался в моём теле. Вбегаю в дом, а там не единой души, направо вход в зал, в центре стоит большой стол, на нём всякая еда, фляги, вилки, ложки, а вокруг стола около стенок стоят кровати, на них висят немецкая одежда и автоматы. В передней, она же кухня, видать жили сами хозяева, но они наверно в погребе, а солдаты на своих огневых точках. Меня тепло разморило, я опустился на деревянный стеллаж, слева от двери лёг, начался после получасового перерыва опять обстрел, но я уснул, будь что будет.

Просыпаюсь от толчков, гляжу полный дом людей – хозяева и немцы. Один из немцев меня расспросил кто я и что случилось, говорил на русском языке хорошо. Я ему сказал, что есть у меня дедушка с бабушкой и где они живут. Через некоторое время приводят деда с бабкой, но не моих. Они, естественно отказались и даже не признали и хозяева тоже, так как боялись, может я чего натворил или партизан. Было часов одиннадцать вечера по осени, немец чего-то сказал, ещё четыре немца разложили на полу плащ-палатку, положили меня, и понесли. Говорящий по-русски, спрашивает, где живёт мой дедушка и куда меня нести. Я говорил, а немец дал команду четырем куда нести. Дошли до перекрёстка, через который перейти и на углу дедушкин дом. Но немцы не понесли туда, мотивируя тем, что им некогда со мной носиться и свернули налево в угловой дом к Головатенко – бывший бухгалтер колхоза. Там опять расспросы, а у них была соседка, через дорогу, очень хорошо говорившая на немецком языке, она взялась меня отвести к дедушке. На улице в столь поздний час появляться не разрешалось. Комендантский час и стреляют патрули без предупреждения, но мы вышли на улицу, нас окликнул немец из темноты, она ему что-то сказала и мы пошли. Пришли к дедушке, она стучать, но никто не выходит, оказывается, они все сидят в погребе, сдала она меня, сама ушла домой. Меня все расспросили, где мама и что с ней. Я всё подробно рассказал. Переночевали, потом меня отвели к тёте Марусе, она жила дальше от передовой, чуть не на окраине села, туда меньше летели снаряды и был полутораэтажный дом. В нижнем этаже жили, так как он был наполовину в земле, толстые саманные стены; а второе, дедушка с бабушкой не хотели меня ещё травмировать при похоронах мамы и так уже травмированного. Обстрел села длился около двух недель, то затихая, то вновь возрастая, и всё это время мать лежала на горе, во дворе. По рассказам матери моего отца, бабушки Моти, я узнал, что ходили к брату моей мамы Алексею с тем, чтобы он вместе с братом моего отца Андреем, помог вынести мою маму из-под артобстрела и похоронить. Он якобы, долго не соглашался, но потом пошёл. Схоронили маму в огороде дедушки, у самого терновника; под обстрелом на кладбище хоронить не рискнули. Потом рассказали, что мама была изрешечена осколками от головы до колен, и только ниже колен осталось тело целое. После похорон стал вопрос о моем местонахождении, - то ли у родителей отца, то ли у родителей матери. Собирали всех родственников с обеих сторон, но на вопрос о моем воспитании и опекунстве бабушка по линии мамы, когда узнала, что её дочь, а моя мама, нажитое барахло перед обстрелом разнесла по соседям и знакомым, и что его теперь не собрать, заявила об опекунстве: «Хто он менитакий, так через Маньку трошкиридный». Так я остался у дедушки с бабушкой по линии отца.Барахло, конечно, никто не вернул, а то, что осталось в доме, забрал дедушка.

Я остался без мамы, но в армии был ещё жив мой отец, и на него была вся моя надежда. В период с ноября 1941 по май месяц 1942 фронт переходил через р.Донец, и наши, т.е. Красная армия, освобождали нас на несколько недель и в этот период мы писали отцу письма на его полевую почту и он узнал о гибели жены и моём ранении. И как он просился посетить родных и меня, хотя бы на несколько часов, когда его часть была рядом с родным селом, но его не пустили. Это мы узнали потом, из рассказов очевидца.

Летом 1942 года нам передали через людей, что есть свидетель гибели отца. Этот бывший солдат попал в плен, чудом бежал и пришёл в свою деревню Дробышево. Бабушка с дочерью, а моей тётей Марусей, пошли к нему, он рассказал о гибели отца

Отец погиб в селе Богодаровка под Балаклеей Харьковской области 17 мая 1942 года на рассвете.Он был старшим сержантом при артиллерийском расчёте и утром рано, т.е. в пять утра пошёл проверять посты, дошёл до боеприпасов, тут налет немецких бомбардировщиков и бомба попала в склад боеприпасов, можно представить какой силы был взрыв, часового и отца убило.

Так я остался ещё и без отца и стал круглым сиротой. В начале шестидесятых годов. Следопыты из села Богодаровка Шевченковского района Харьковской области восьмилетней школы прислали письмо, в котором писали моему дедушке:

«Дорогой Антон Антонович!

Ваш сын,Лесняк Иван Антонович, погиб в дни Великой Отечественной войны за нашу Великую Родину. Его могила находится в селе Богодаровка Шевченковского р-на Харьковской обл.

Мы пионеры-следопыты с большим вниманием сердечность и любовью ухаживаем за его могилой, ежедневно приносим живые цветы. Убедительно просим Вас посетить могилку своего сына, а для детей его родного отца 7 ноября 1966 г в день, когда мы будем проводить пионерскую линейку, посвященную памяти погибших воинов в дни ВОВ. Мы будем ждать Вас с большой сердечностью.

Вышлите его фото и автобиографию.

С уважением к Вам пионеры-следопыты».

Так мы точно узнали, где похоронен мой отец, а с военкомата пришло извещение – «пропал без вести».

На сорокивке был немецкий перевязочный пункт, туда меня водила бабушка. Там было два немца и одна женщина лет 35, хорошо говорившая по-русски и по-немецки, а кто она была по национальности неизвестно. Были со мной любезны, сделают перевязку, скажут, когда следующий раз прийти, пошутят. Всё делала женщина, обрабатывала раны, перевязывала, а немец иногда что-то ей советовали смотрел рану.

У дедушки стояли немецкие связисты. Жили они в зале, и было их четыре человека, два по очереди на рации и телефоне дежурят, а два других ходили по ремонту линии, если пробьют снарядами, а часто наша разведка обрезала, - сами в засаду, немцы приходят ремонтировать, а наши солдаты брали языка.

Однажды ночью зимнего времени было до 42 градусов мороза, два немца собираются на ремонт линии наливают три рюмки 70% рома и зовут дедушку выпить с ними. Он спрашивает, что случилось? Они показывают, сложив руки на груди, может капут будет, ну мы так понимали, выпить с ними на счастье, чтобы невредимыми вернуться назад. Из радистов одного звали Каргат, второго Иоган. Они часто играли со мной, я убирал у них, чистил сапоги за сигареты и еду; ходил с котелками за кофе и обедами для них на кухню.

Иногда включали рацию и настраивали её на Москву и говорили мне: «Ком гросфатер, гросмутер. Москау, Москау». Я бежал звал дедушку и бабушку слушать Москву, - были известия или концерт. Хотя это была тайна, так как немецкие власти говорили, что Москва пала и разбита.

Часто требовали варить картошку, но однажды «чужой» немец пришёл и забрал картошку с погреба. «Наш» немец говорит «Матка, катошка», а она говорит «нет картошки», немец не верит. Бабушка берёт немца за рукав и тянет в погреб, но он первым боится лезтьи убедившись, что действительно картошки нет, что забрал немец с другого двора, бабушка указала на него. Немец пошёл к коменданту и нажаловался и ему дали чих-пых, а картошку немцы доставали сами у жителей села.

Помню как немцы справляла Рождество Христове и Новый год. Каждому пришли посылки величиной с тетрадь и высотой 10-15 см, в них было печенье, конфеты, шоколад, письма и сигареты и веточка ёлки со свечами. Садятся каждый себе, выпьют по рюмке рома, закусят конфетам, курят и читают какие-то святые книги при свечах, почти до утра. А в это время наши зная, что немцы празднуют, пускают снаряд за снарядом, на что немцы не реагируют, даже не прячутся в окопы.

У соседа Липовенка Василия стояли рядовые солдаты, и я бегал смотреть как празднуют там немцы. Они составили столы посередине комнаты, сами вокруг. На столе закуски и выпивки, выпивши поют, взявшись все за руки или обнявшись и качаются из стороны в сторону в такт песни и музыки на аккордеонах. Нас детишек угощали шоколадками. И когда снаряды слишком близко падали, мы прятались у них в подвале. Однажды ночью при перебежке с одного двора в другой, застал обстрел и я упал на землю и наблюдал как летит и воет красный с полметра снаряд,упал метрах в пятидесяти по перелёту в огороде.

Естественно, фронт не стоял на одном месте, т.е по Донцу. Он через нас и наше село перекатывался много раз, и мы оказывались то у русских, то у немцев. Фронт доходил до Славянска, а потом обратно заДонец и всё это с боями.

Один эпизод запомнился, когда наши дошли до с.Долгинькое. Я жил вперемежку то у дедушки, то у тёти Маруси, сестры моего отца. В этот момент я жил у тёти. Через дорогу в низине сады, а в этих садах был склад горючего, бочек 200-300 с бензином. Как-то всю ночь шли наши танки в сторону фронта и всё по нашей улице через Голую Долину на Барвенково. Утром шли «солдаты», набранные из освобожденных деревень, шли в своей одежде и на 30-40 человек одна-две винтовки, но строем. Я стоял у калитки и смотрел, ко мне подошёл солдат из стоявших на квартире у тёти. Я его спросил: «Куда эти люди идут?»

- «Как куда? На фронт».

-«А где же их оружие?»

- «А там, на передовой, кого убьют у того заберут себе винтовку».

Так шли необученные, безоружные люди, - на верную смерть. Через некоторое время наступление наших войск захлебнулось. Отступающих почти не было, так, разрозненные группы солдат. В доме тёти на втором этаже жили солдаты НКВД, и вот, однажды, вечером они начали ходить возле и вокруг дома, ходили через огород в гору, видать,смотреть не идут ли немцы и все ли наши отошли за Донец. Потом трассирующими пулями зажгли бензин. Как он горел было видно как днём, а как рвались бочки и эти рваные куски бочек долетали до нашего дома. Мы, естественно, боялись за дом, мог бы сгореть. НКВДисты долго ходили ещё, и взрослые стали поговаривать, что, наверно, хотят заминировать дом. Но они. Как только дождались немецких танков сразу ушли за Донец. Потом уж, когда нас немцы увозили в Германию и мы бежавши с вагонов в г.Барвенково «ехали» домой, то поняли почему был склад с бензином в с.Богородичном, так как на полях с.Долгинькое стояли все те танки, которые шли всю ночь. И то ли у них кончился бензин, и несмогли им подвезти. То ли наступление захлебнулось и уже не до бензина было, а надо было думать об отступлении.

Помню, зимой 1941 наши войска обошли с флангов немцев, а на нашем участке фронта даже выстрелов не было. Но немцам была дана команда об отступлении, и вот ночью, в сильный мороз, а за снег и говорить нечего - он был по пояс, они стали собирать свои вещи, т.е. рацию и телефоны, забрали под рацию мои деревянные саночки и ушли.

Утром в деревне тишина, опять же гам мальчишкам вездесущим всё и везде надо. Мы выбежали на улицу и другие, обмен новостями и на главную улицу, по которой немцы отступали и побросали трофеи. Там было чего взять. А нам что надо? Это губные гармошки и всякие безделушки. Вышли на окраину деревни, там весь обоз брошен, - застрял в снегу. Я нашёл 3-4 губных гармошек разных по длине и по рисунку, изогнутые и прямые, затем нашёл ручную кофемолку, немцам она была нужна ля помола кофе, а нам пригодится и для помола кукурузы, ещё нашёл 0,5 литра какого-то вина, но бутылка сверху лопнула немного от мороза. Всё это трофейное добро несу домой, а навстречу идут уже вступившие в село наши солдаты, встречают нас: «Что несёте?» - увидели вино, забрали, не донёс до дома. Остальное притащил домой, дедушка за это, якобы, не ругал сильно, но больше не пустил. Мол,немцы возвратятся, найдут свои вещи и расстреляют. А люди тащили и одеяла, и мясо, и консервы, - всё подряд и не боялись. На другой улице был брошен немецкий склад продовольствия, но туда дедушка вообще не пустил. Вскорости наши войска отступили за Донец, а немцы вернулись на старые квартиры.

Была зима, наша разведка перешла где-то передовую и на горе, где яжил, вступили в бой с немцами. Я стоял на улице у калитки и наблюдал за боем, кто в чём одет и кто кого гонит. Наши войска были в белых маскхалатах, а немцы в зелёных шинелях. Была перестрелка, наши гнали немцев с горы в центр деревни. В это время в деревне тишина, никакой паники, немцы заняты каждый своим делом. Соседские немцы, что жили у Липовенка Василия, ходили не через его калитку, а позадомом, через межу и через дедушкин двор и его калитку. Немец выходит из нашей калитки, я ему говорю: «Смотри пан, русские немцев бьют». Он посмотрел, и обернувшись ко мне, хватает меня за шапку, думал там волосы длинные, но их не оказалось, я пригибаюсь, шапка остаётся в руках у немца, я убегаю в дом, но он успевает мне дать пинка. Хорошо ещё, что не застрелил, ему это ничего не стоило.

Как я уже указал выше, длилось это до 17 мая 1942 года, а 17 мая немцы пошли в наступление. Наши отступали, они заранее уже знали, что немец пойдет в наступление. Утром рано, кажись, в пять часов появился гул самолётов, что показалось необычным, немцы так рано не бомбили.По холму до вчерашнего вечера стояла наша противовоздушная батарея, но ночью её увезли, как потом стало известно, на переправу через р.Донец. Они должны были охранять переправу. Но немцы засняли её на холме выше наших огородов и чуть свет начали бомбить по пустому месту. Фронт стоял в это время под г.Славянск Донецкой обл.

Бабушка Мотя успела истопить печь и приготовить завтрак, она всю жизнь так делала, часов в три ночи растопляла печь и к утру, у неё готов завтрак, обед и хлеб испечёт, а на передовой это ещё была и маскировка, не было видно дыма из трубы. Я спал в это время, но бабушка меня разбудила со словами: «Вставай, позавтракай и в окоп, а то сегодня с рання что-то неспокойно, и кто знает, удастся ли поесть или нет». Я встал, наскоро умылся и сел за стол, который стоял напротив окна на кухне, оно смотрело в огород, где за ним были зенитки. Бабушка, звали её Матрёна, налила тарелку горохового супа, брикет которого подарил наш солдатик. Я успел несколько ложек съесть этого вкусного супа, как начали бомбить. Стёкла вылетели из рам в мой суп, и чуть не досталось в лицо мне. Бросаю всё и бежать в окоп. Влетел в него в буквальном смысле, и там меня подбрасывало взрывной волной и дыхание забивало, - где-то рядом бомбы падали. И так почти до самого вечера. Переправу разбили, улицы забиты техникой, а позже узнали, что в Синичено переправа. В доме стоял госпиталь, а перед вечером доктор нашего госпиталя или перевязочного пункта, (все уже ушли, а он как капитан с тонущего корабля уходит последним), пришел к дедушке налил спирта себе и ему, выпили с горечью, на прощание. Доктор спросил дорогу лесом, чтобы перебраться через Донец, дедушка рассказал, распрощались и он ушёл.

Через наше село шло отступление, а немцы бомбили переправу через Донец и разбили её. Все отступающие и вся техника, как танки, орудия и машины с боеприпасами скопились на улицах, всё было забито, и всё это горело, взрывалось от бомб. Потом, спустя некоторое время, узнали, правда по слухам, что в трех километрах выше по Донцу в селе Синичено, была вторая переправа. Эта переправа была скрыта лесом, т.е. деревня примыкала к лесу и техника военная могла собраться незаметной с воздуха. Но собралось больше тысячи всякой техники и машин, и её разбомбили немцы, всё горело, рвалось. Это был страшный ад, и туда направился наш доктор, хотя и здесь в нашем селе тоже не мёд был. И это не слухи, как потом выяснилось, а истина. Там в Синичено, и сейчас осталось всё, как было тогда, в виде музея под открытым небом.

А те зенитки, которые стояли за городами оказались разбитыми у берега Донца, они как выяснилось, оберегали переправу. Фронт отступил до берегов Волги,у нас оказался глубокий немецкий тыл.

Автор: Лесняк Владимир Иванович

09.05.2012 14:53

311