Сайт поселка Станица Луганская

История Станицы Луганской. Русские воеводы стали активно использовать казаков для несения сторожевой и станичной службы, так как постоянная угроза со стороны орды требовала создания оборонительных линий на границах. Эти линии создавались на опасных направлениях рубежей России и состояли из цепей острогов, острожек, обнесенных частоколом или тыном со рвами да лесными засеками. Одна из таких линий дошла до среднего течения Донца к 1600 году, а через 15 лет продвинулась на 500-600 верст до черты, за которой начинались татарские кочевья. В этот период та местность, которую занимает нынешняя станица Луганская, уже была охвачена системой оборонительных линий. Несомненно, на левом берегу Донца была устроена сторожевая казачья станица. Станичная служба организовывалась впереди оборонительных линий, и в основном для нее привлекались казачьи силы. К середине XVI века станичная и сторожевая службы были полностью налажены и упорядочены, а в 1571 году специальной комиссией под руководством боярина М.И Воротынского был разработан и утвержден устав той и другой службы. Станицы и сторожи представляют собой небольшие группы всадников из казаков и боярских детей. Они наблюдали в степи за движением нагайских и крымских татар «чтоб воинские люди на государевы Украины безвестно войною не ходили». К 1571 году таких сторож и станиц было семьдесят три и входили они в двенадцать оборонительных линий от реки Суры до Северского Донца. Сторожевые пункты стояли друг от друга на расстоянии около одного дня пути, чаще полудня, чтобы сообщение между ними было более возможным и оперативным. Станичники должны были стоять на своих местах «с коней не сседая». Оберегались в основном речные борды и перелазы. В то же время казаки объезжали свои урочища по десять-пятнадцать верст вправо и влево от наблюдательного пункта для разведки. Высмотрев движение татар, станичники тотчас давали знать о том ближайшим соседним пунктам и пропустив татар, разъезжались на фланги, следуя параллельно пути неприятеля. Определялась численность, силы и намерения врага. Степные вести передавались по специально выработанной системе, которая почти всегда срабатывала безупречно. Будни станичной сторожевой службы в свое время описал капитан Маржелет: «Обычно наблюдения устанавливались у больших одиноких степных деревьев. Один из наблюдателей следил за степью с вершины дерева, другие в это время кормили оседланных лошадей. Заметив пыль на степном сакме, казак садился на готового коня и скакал к другой стороже, и так далее. Весть о появлении неприятеля, таким образом, быстро достигала украйных городов и самой Москвы». Но по своей силе станицы оставались незначительными и случалось подвергались нападению татар. В конце XVI века станицы на Северском Донце укреплялись в районе впадения реки Айдар в Донец, где была отмечена активность татар, о чем писал путивльский воевода в 1591 году: «татары ходят во многих местах, погромлены сторожи в устье Айдара». Кроме татар, донским казакам приходилось вступать в стычки с шайками малороссийских казаков, которые не пошли на русскую службу и промышляли набегами и грабежами. О них пишет Карамзин, что продались они ляхам и состояли на службе у Батория. Но верные Руси днепровские казаки и «черкасы» совместно с донцами стояли на охране русских рубежей на Северском Донце. В частности, упоминается запорожский атаман Матвей, стоявший на Донце с шестьсот двадцатью казаками. Об этом пишет боярин Афанасий Зиновьев, который проверял на Донце станичную службу и нашел запорожцев: «что черкасы служат государю верную службу». Но отметил, что на Донце они терпели большую нужду и голод: «едят траву, но царь послал им подарки – запасы муки, толокно и деньги». Донец был серьезным препятствием на пути кочевников в Русь. Преодолевая его, татары использовали известные им броды и перелазы, которых по Донцу насчитывалось 11. Один из таких перелазов был южнее впадения реки Лугань в Донец и назывался татарским. В «Книге Большому ????????» указываются перелазы через реку Донец: «А ниже тору, верст с 30, пал в Донец река Бахмутова. А ниже Бахмутовой, верст с 15, на Донце Боровской… А ниже Боровского перевозу с Крымской стороны пал в Донец Белый колодезь, от перевозу версты 2. А ниже Белого колодезя, другой Белый колодезь, верст с 10, а над ним – Савин Курган. А от нижнего Белого колодезя до Лугани, до Россоши, верст 50. А ниже Лугани пала в Донец речка Малой Луганчик, от Лугани верст 5». В 70-х годах XVI века по левому берегу реки Северский Донец существовало семь сторож первого разряда – Святогорская, Бахмутская и Айдарская. Казаки, осевшие на Донце согласно договоренности с Москвой, зорко охраняли пути, по которым степняки шли на Русь. Ранней весной казачий стан выходил на охрану русских рубежей и твердо стоял до той поры, пока степь вновь не покрывалась глубоким снегом и не исчезла возможность неожиданного нападения ордынцев. В сентябре 1565 года крымский хан Давлет Гирей с многочисленным войском начал переправу через Донец. Донские казаки вовремя обнаружили неприятеля, выведали его намерения, направление движения и уведомили в пограничные города, что хан везет на телегах тяжелые пушки. Под Болховым татары были разбиты, было взято много пленников. Хан бежал ночью 19 октября. Кроме всего, в обязанность казачьих отрядов входило сопровождение русских и заграничных послов, следовавших из Руси в Крым и обратно. Каждому московскому послу было поручено просить на Донце казаков разведывать степь, стараться узнать более, что происходит у турок и татар. (Донецкими казаками вначале именовали донских казаков, проживающих по речке Донец). В XVI веке Донец на всем своем протяжении стал местом казачьей вольницы и постоянных кровавых стычек с ордынцами. Иногда здесь находили укрытие люди, провинившиеся перед царем. Так, у М.Соловьева упоминаются факты, когда путивльские казаки Левон Бут с товарищами, замешанные в деле ограбления крымского гонца «весновали на Донце». Султан и крымские ханы бесконечно жаловались царю и просили унять своих казаков. Но казаки нужны были московскому государству в пустынных донских степях. Отпуская в Константинополь своего посла Новосильцева, русский царь велел атаману Мишке Черкашенину взять пятьдесят казаков и проводить посла до донских зимовищ. На Северский Донец атаманам и казакам была послана грамота, чтоб они Новосильцева слушались во всех государевых делах, и ходили бы куда станет посылать. «Тем бы вы нам послужили – писал царь,- а мы вас за вашу службу жаловать хотим». Как важна помощь казаков в степи русским послам и к какой жизни должны быть приспособлены казаки видно из писем послов о их трудном и опасном пути. Тот же Новосильцев писал из Рыльска 10 марта 1549 года: «Снега на поле очень велики и осеренило их с великого мясоеда, отчего со лошадьми идти вперед нельзя, серень не поднимает: мы думаем взять салазки, а сами пойдем к Северскому Донцу, Мишки – на приборе казак поместный Сила Нозрунов на твою государеву службу не пошел…». Далее Новосильцев пишет: «Шли мы до Донца на ртах пешком, а твою государеву казну и свой запасишка везли на салазках сами. Как пришли мы на Донец первого апреля, я велел делать суда, на которых нам идти водяным путем к Азову, и за этими судами жили мы на Донце неделю, а у Мишки Черкашенина, у атаманов и казаков не у всех были суда готовые старые на Донце, и они делали себе каюки». Известно, что у упомянутого донецкого атамана Черкашенина крымцы взяли в плен сына и казнили его. Как отомстил атаман татарам, видно из письма-донесения русских послов в Москву: «Прислал турецкий царь Чауша к крымскому хану, писал к нему: зачем ты казнил сына Мишки Черкашенина? Теперь у меня донские казаки за сына Мишки Азов взяли, лучших людей из Азова побрали двадцать человек, да шурина моего Усеина кроме черных людей». Становление и укрепление казачьих устоев сопровождалось частыми сменами московской опалы на милость или обратное, что заставляло казаков зачастую держаться особняком, а иногда независимо от Москвы. В истории было немало фактов, когда этих мятежных воинов русские цари сами не признавали за россиян и посылали на Дон сильные отряды «истребить сих грозных хищников». К тому же известно, что и сами казаки не считали себя чисто русскими, а многие вообще не имели русских корней. Историк А.И.Ригельман в начале XIX века, анализируя вопрос происхождения казаков писал, что казаки не считают себя выходцами из московии: кто же москалями их назовет, то отвечают: «Я не москаль, а русский, и то по закону и вере православной, но не по природе». Будучи православными христианами казаки относили себя к особому народу, и так было на протяжении веков, вплоть до упразднения казачества большевиками в начале XX века. Наглядным примером тому может быть монолог, описанный М.А.Шолоховым в первой книге романа «Тихий Дон» в том месте, когда на мельнице произошла потасовка между казаками и «хохлами». Когда еврей Штокман пытался объяснить казаку, что они оба русские, тот резко усомнился: «Брешешь!.. Я тебе говорю, казаки от казаков ведутся – а затем добавил с обидой – ишь, поганка, захотел в мужиков переделать». И хотя этот монолог из литературного произведения, но взят он донским писателем из народной среды и реально отражает отношения казачества к своим корням. Такие рассуждения на первый взгляд могут показаться примитивными, но нужно понимать особые устои казачества, его самобытность, которые заставили казаков всегда считать себя народом и держаться особняком. Шолохов в описанном монологе никакого художественного вымысла не допустил, примерно так относятся к своему происхождению и нынешние казаки. Зная свои корни, потомственный казак сегодня не скажет, что по происхождению он русский. А чтобы не распространяться ответит: «Мы, казаки, произошли от казаков». Все это так потому, что казачество по всем канонам ортодоксии является отдельной народностью или «субэтносом» (но об этом мы поговорим ниже) известном миру как особый «психологический состав». В прошлом даже иностранные путешественники в России (например, Ксавье де Гель 1847г.) никогда не путали донского казака с великороссом или украинцем. У казаков сложился свой определенный генотип, хорошо известный и описанный в дореволюционной этнографической литературе, когда разделение на казаков и не казаков было распространено как на уровне будничной сознательности, так и среди ученых-этнографов. Царь Иван Грозный, а позже Борис Годунов, для укрепления своих границ расселяли в казаки служивых людей по речке Северский Донец с целью создания более мощного заслона от ордынцев, еще угрожавших Руси. У историка XVIII-XIX веков, первым описавшего историю донских казаков генерала А.И.Ригельмана упоминалось, что именно Борис Годунов с одной стороны ожесточил отношение к донцам, но с другой способствовал большому переселению людей на Донец из центральной Руси: «По сему Донцу и Царь Борис Годунов селил казаками и провинившихся людей от начала государствования своего с 1598 года». О точной дате возникновения Луганского городка говорить сложно, так как ее очевидно нет в русских летописях. Да и трудно себе представить, что наших предков в те суровые времена борьбы за выживание в Диком поле серьезно заботил вопрос увековечивания даты возникновения своих городков. Историки прошлого, изучавшие и описывавшие историю донских казаков, подобные точности обходили или говорили о времени возникновения тех или иных станиц очень предположительно. Историк Е.П.Савельев к этому вопросу подходит весьма осторожно: «… К концу XVII века известные городки были по реке Северскому Донцу и его притокам: Бахмутке, Красной, Жеребцу, Айдару, Лугани, Деркулу и др. Копая тут же он упоминает факт погрома казачьих городков на Донце степняками в 1569 году. «… Крымцы действительно в этом году напали и разгромили на Донце городки атамана Ивана Митяки, где ныне Митякинская станица, и, таким образом, отвлекли часть казаков на западную границу их владений (Дела Турецкие 1569 г.)». Автор подтверждает, что Донец к тому времени уже являлся владениями донских казаков. А если учесть, что в 1569 году турецкое войско, посланное на Дон, ставило задачей полностью истребить казаков, то погрому могли подвергнуться не только Митякинские городки, но и расположенные выше по реке. Учитывая, что месторасположение Луганского городка и Митякинской станицы разделяет не более пяти километров, достоверным может быть утверждение, что Луганский городок первоначально являлся одним из городков известного атамана Ивана Митяки. Описывая период возникновения казачьих поселений по Северскому Донцу, не менее известный донской историк А.А.Гордеев так же уклончиво отмечает время появления первых упоминаний о Луганском городке и связывает это с XVI – XVII веками. Более точный ответ мы находим в работе известного историка Подова В.И – выпускника исторического факультета Ростовского-на-Дону госуниверситета, связавшего свои профессиональные интересы с историей Донбасса. Изучая многие архивные документы, он делает более определенные выводы относительно появления на Донце многих городков донских казаков. Из грамоты Петра I от 14 октября 1704 г. И других документов, в частности, в делах Посольского приказа сказано: «А после измены Брюховецкого и Разина, они, донские казаки, поселили по реке Донцу городки: Боровской, Краснянский, Сухарев» т.е после 1668 – 1671 годов. Более точные даты раскрывают дела Посольского приказа о сыске беглых от 1707 года. В нем говорится: «Построены: Луган – тому 30 лет, в нем 149 человек; Староайдарский – тому 30 лет, в нем 77 человек; Теплинский – тому 30 лет, в нем 67 человек; Трехизбянский – тому 28 лет, в нем 61 человек; Боровской – тому 30 лет, в нем 120 человек; Краснянский – тому 20 лет, в нем 115 человек; Сухаревский – тому 28 лет, в нем 88 человек; Ново-Краснянский юрт – тому 2 года, в нем 28 человек; Ново-Айдарский – тому 20 лет, в нем 70 человек; Беленской – тому 8-й год, в нем 41 человек…» Из документа, датированного 1707 годом, следует, что годом основания станицы Луганской следует считать 1677 год. В этом же году были основаны Боровской, Теплинский, Староайдарский. Сухаревский и Трехизбянский – в 1679 году; Краснянский и Новоайдарский – в 1687 году; Беленский (Старобельск) – в 1699 году. Таким образом ясно, что дата рождения станицы Луганской «1687 год», указанная на современном монументе, размещенном на въезде в поселок со стороны Луганска, не верна. Она была определена бывшими советскими руководителями районного масштаба на основе собственных домыслов в 1987 году. В тот год власть решила отметить свое правление помпезным празднованием, которое могло бы стать известным по всей Луганщине. Для этого был нужен удобный повод, который они успешно нашли, омолодив поселок на десять лет. 300-летие его основания можно было считать подходящим поводом для проведения большого праздника. Очевидно, за основу даты возникновения Луганского городка 1687 год была определена дата его восстановления после татарского погрома. Эта логика не может не вызывать удивления, так как в истории городов и поселений немало примеров, когда их постигали бедствия, но затем они снова возрождались. К примеру, Москва не раз горела, была частично сожжена, а частично разграблена наполеоновскими войсками в 1812 году. Но никому в голову не приходило изменить дату основания города после того, как он отстроился к 1817 году. Поэтому дата возникновения станицы Луганской в 1687 году появилась как результат административного решения советских руководителей, ничего не имеющего общего с историческими обоснованиями и является вымыслом. Позже ошибку-подлог выявили местные историки Гуров Б.К. и Кудаев А.М. В частности Гуров Б.К. утверждал, что в истории принято датой основания поселений считать дату первых упоминаний о них в летописях или исторических документах. Бывшие советские власти в 1987 году решили все упростить. Так появилась дата рождения Луганского городка – 1687 год, которая далека от истины.